Михаил Качан - Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни
Почему его именем назвали знаменитый, с традициями институт, я не знаю. Наверное, «трудящиеся попросили». Тогда многое делалось якобы «по просьбе трудящихся». Вообще его имя на карту попадало часто. Областной центр Тверь, например, переименовали в г. Калинин. Впрочем, этот древний город уже снова Тверь.
Присоединенный к России после второй мировой войны старинный прусский город Кенигсберг до сих пор именуют Калининградом. Был Калининград и под Москвой. Он вначале назывался Подлипки, а теперь Королев.
– Остановка «Политехнический институт»; конечная, – сказал кондуктор, и мы вышли из трамвая.
Главный корпус Института был построен еще до революции 1917 года. Институт строился в парке «Сосновка», там же впоследствии были построены другие его корпуса и дома для профессорско-преподавательского состава. Довольно много деревьев сохранилось, и главный корпус утопал в зелени. Именно там и находилась Приемная комиссия.
Поднявшись на второй этаж по широкой парадной лестнице, мы увидели надпись: «Актовый зал» и рядом другую: «Приемная комиссия». Актовый зал был разгорожен какими-то временными перегородками для сотрудников, но все студенты попадали в одно большое помещение, где для них были поставлены столы и стулья, – там они заполняли документы на поступление. Заполнив их, каждый подходил к сотрудникам, принимавшим документы, сдавал, те проверяли и давали ему расписку в приеме документов.
Мы подошли к сотруднику и спросили: «Какие документы нужно заполнять медалистам?»
– А вы что – медалисты? – спросил он. – Что-то рановато для медалей, их еще не выдают. По крайней мере, к нам еще никто не приходил. Мы протянули свои аттестаты зрелости и документы о получении медалей.
Он взял наши документы, поднялся, обернулся к сотрудникам и громко сказал:
– Смотрите, первые медалисты пришли.
Все сотрудники, бросив дела, подошли к нам и начали рассматривать документы. Мы, абитуриенты, как называли поступающих, гордые и счастливые, стояли рядом и в мыслях уже были студентами и изучали ядерную физику.
Получив расписку в приеме документов, мы ушли и стали ждать извещения о приеме в Институт. Нам сказали, что недели через две мы такие извещения должны получить.
Время шло. Прошли две недели, – никаких извещений не было. Мы, трое медалистов, созванивались между собой. И вот, однажды, позвонив Игорю Лопатину, Миша Лесохин узнал, что тому извещение о зачислении на физмех уже пришло.
Миша сразу поехал в Политехнический Институт, рассчитывая тоже получить извещение о зачислении, но ему было «отказано в приеме из-за отсутствия вакантных мест». Он сразу забрал документы и поехал в Педагогический Институт им. А. И. Герцена. Сдав в приемную комиссию документы, он через несколько дней был зачислен студентом, – почему-то туда документы сдавали одни девочки, мальчики были на вес золота.
Моя эпопея была не столь проста. Узнав от Миши эту историю, я поехал в приемную комиссию на следующий же день, уже понимая, что меня, как и Мишу, не приняли на физико-механический факультет, но, в отличие от Миши, я хотел учиться в Политехническом, и только в Политехническом, пусть даже на другом факультете. И я решил побороться, поскольку чувствовал свою правоту и не мог не отреагировать на несправедливость.
Мне тоже вернули документы, не предложив мне ни один другой факультет и сформулировав отказ теми же словами, что и Лесохину. Логики в этом ответе, конечно, не было. Правила приема не предусматривали тогда для медалистов ни дополнительных экзаменов, ни собеседований, следовательно, оставался один критерий – время сдачи абитуриентом документов в приемную комиссию, т.е. простая очередность подачи документов.
Именно это я и сказал сотруднику, к которому я попал и которому выпало отказать мне в приеме. Он смутился и пошел советоваться с более опытным сотрудником. Тот отрекомендовался мне как член приемной комиссии и повторил формулировку отказа. Я повторил свои аргументы.
– Но я не могу Вам сказать ничего другого, потому что в Решении Приемной комиссии ничего иного нет. Не могу же я домысливать и говорить Вам то, чего нет в Решении.
– А чего нет в Решении? – спросил я.
На этот раз смутился член приемной комиссии.
– Да там и не должно быть ничего другого, – сказал он, – секретарь Приемной комиссии готовит Решение и зачитывает фамилии абитуриентов, и формулировку решения. Члены приемной комиссии задают вопросы, если они у них есть, а потом голосуют. По Вашей кандидатуре вопросов не было, и голосовали единогласно. Медалистов много, число мест, выделенных под них, ограничено. Кому-то надо отказывать. Вот Вам и отказали.
– Значит Вы не руководствовались таким критерием как время подачи документов? – спросил я.
– Нет, мы даже не думали об этом. Готовить материалы – прерогатива Секретаря.
– А какая медаль имеет приоритет: золотая или серебряная?
– Конечно, золотая, – не подумав, брякнул он.
– А я знаю абитуриента, которого уже приняли с серебряной медалью. Мне же с золотой отказали.
Это был разговор в одни ворота. Я знал, почему мне отказали. Он тоже знал, почему. Но у него не было аргументов, которыми он мог бы оперировать. Он мог только, как попка, повторять то, что записано в Решении Приемной комиссии.
Мне было стыдно и обидно одновременно. Я впервые столкнулся с государственным антисемитизмом. Хотя внешне все выглядело благопристойно. Ведь никто не сказал мне:
– Мы не принимаем тебя, потому что ты еврей, а, значит, неблагонадежный.
Нет, выдумали форму отказа: «В связи с отсутствием вакантных мест». Уж лучше бы была процентная норма, как в дореволюционное время. Это, по крайней мере, честнее.
Моя мечта рушилась. Я не имел права проситься на прием к Ректору Института. По правилам жаловаться на Решение приемной комиссии Института следовало в Центральную Приемную комиссию, которая находилась в Москве.
Я взял документы и приехал домой. Вечером состоялся семейный совет.
– Далась тебе твоя ядерная физика, – сказала мама, – как я тебя уговаривала стать врачом или на худой конец биологом!
– Поступай в Холодильный институт, который я закончил, – сказал папа. – Туда тебя примут без вопросов. Потом поезжай в Москву. Хотя, я думаю, у тебя вряд ли что-нибудь получится.
А дедушка только кряхтел и покашливал, но ничего не говорил. Я видел, как он переживает за меня.
В Институт Холодильной промышленности меня действительно приняли без вопросов. Но я на этом не поставил точку.
В Москве я остановился у дяди Миши, маминого брата. Он жил в малюсенькой комнате метров 8—10 не больше в Столешниковом переулке. Я думаю, снимал. В этой комнате спали он с женой Верой, их маленькая дочка Наташа, которой тогда было года два. Там же заночевал и я.
Дядя Миша слева; рядом с ним его дочка Наташа, а справа мой дедушка, его отец (лето 1953 г.).
Они меня встретили очень тепло и сердечно. Я им рассказал мою историю с поступлением.
– Не добьешься ты ничего, – сказал дядя Миша. – Тут только по-другому можно что-либо сделать. Я попробую. А ты пока походи по инстанциям, поговори с ними. Тебе надо опыта набираться.
И я пошел набираться опыта. Сначала я поехал на Трубную площадь в Центральную приемную Комиссию, которая располагалась в угловом доме на первом этаже. Длинная очередь несчастливых абитуриентов начиналась, снаружи на улице, но продвигалась довольно быстро. Когда я попал внутрь помещения, я увидел, что принимает за барьером со стеклом всего один человек. Были написаны его фамилия, имя и отчество. Я запомнил его фамилию на всю жизнь – Сухоруков.
– Изложите кратко Вашу претензию. – сказал он. Я изложил.
– У Вас есть письменное заявление? – спросил он. У меня было.
– Оставьте его. Мы Вам ответим». – сказал он. – Следующий.
Я вышел из помещения. На душе было погано, как будто я поговорил с бездушной машиной.
– Зачем я поехал в Москву? – крутилось в голове.
– А ты ожидал, что они будут разбираться? – сказал дядя Миша. – У них десятки тысяч недовольных. Разбираться будут с единицами, за кем стоят крупные фигуры, которые могут повлиять. Остальных ждет отказ по формальным соображениям. Сходи еще в Министерство Высшего образования. Убедись.
Министерство размещалось на улице Жданова д.11. Небольшой красивый особняк. Маленький дворик перед входом в него, где стояло 5—6 автомобилей. Вход был свободный, и я с независимым видом прошел мимо вахтера. Изучив структуру по указателю, висевшему в коридоре первого этажа, я понял, что, прежде всего я должен обратиться в Главное Управление политехнических ВУЗов.
Я зашел в приемную, где, кроме секретаря, не было ни одного человека, и спросил, могу ли я поговорить с начальником Главного Управления. Секретарь, которая до этого ровным счетом ничего не делала, говорила со мной кокетливо и с большим удовольствием.
